Мой роман «Наперегонки со смертью» (Самара, 2017 г.). Поджанр — психологический роман. Литературное направление — Новый русский модерн
Глава 17. Четыре в одной
Когда в номере отеля Ямщиков обнажённым вышел из ванной комнаты и направился к сидящей на кровати Маше, она уставилась на его пах и вдруг, выбросив руку с указательным пальцем, прошептала:
― Ой, он шевелится…
― Так должно быть.
Ямщиков подошёл к девушке вплотную, и та отдёрнула руку. Он сел рядом, обнял Машу за плечи, потом уложил на спину, сам притёрся справа от девушки, прижал к себе и зашептал:
― Целуй! Целуй, обнимай, трогай. Касаний мне всегда недоставало. Толкай, наваливайся, висни, гладь, шевели, тормоши, запрыгивай на меня…
― Я с удовольствием… ― с некоторой даже угрозой прошептала Маша, разворачиваясь и с силой обхватывая Ямщикова за шею и спину.
― …Чтобы я не любил тебя «в себе», а всё время физически чувствовал тебя рядом. Говори о чём хочешь ― о детстве своём, о юности, про мамочку. Твой голос меня вдохновляет. Бери уроки вокала, научись играть на фортепиано…
― А я умею: в музыкальной школе даже хвалили. На фортепиано… ― это ладно, а ещё чего от меня нужно? Говорите: я запомню, потом запишу. Я без всяких уроков пою. Ещё занимаюсь бегом. Ещё бываю очень игривой, мне даже мамочка выговаривала: «Вымахала, дитятко, а всё играешь!» А я никакая не дитятко: я, между прочим, ко всему такому уже давно готова, честно!
― Я знаю.
― И по хозяйству могу. Огурчики солить умею, украинский борщ варить. А солянку ― пальчики оближешь, все говорят! Когда вы простудитесь, молоком с малиной на ночь буду поить. Я тоже мудрая женщина, не одна ваша Панина.
― Женщина?
Спросив это с игривой строгостью, Ямщиков протянул руку. Маша навстречу ей судорожно развела бёдра, согнув ноги в коленях.
― Я честная девушка, можете не проверять.
― Я не проверяю: хочу трогать, ласкать…
― Вашу нетронутую ягоду-ежевичку из морфопортрета? ― попыталась улыбнуться Маша, сглотнула и облизала пересохшие от волнения губы. ― Деликатничаете вы со мной. Другие, говорят, сразу набрасываются, одежду рвут. Ой, я же всё поснимала… Вы передумали или растягиваете удовольствие?
― Растягиваю…
― Я поняла: ягодка же целая только один раз… И чтобы не так больно было, да? А сейчас вы что делаете?
― Ласкаю.
― Мамочка родная: я от страха гусиной кожей покрылась… прям как тогда ― в вашей квартире. Так разве ласкают?
― Да. Помолчи.
― Только не надо меня описывать, как в тот раз.
― И в мыслях не было.
Маша тяжело, прерывисто, с присвистом дышала. Она попыталась надавить на руку Ямщикова, но тот не разрешил.
― Я вам не мешаю? ― с нервным смешком сказала Маша и приподняла таз навстречу ласкающей руке Ямщикова. ― Только не надо в первую ночь… с презервативом.
― Конечно.
― И…
― Лучше целуй.
― И кончайте в меня!
― ?
― Без ребёнка я не смогу вас удержать.
― Хорошо, в тебя…
Ямщиков располагался справа от лежащей на спине Маши, смотрел на девушку в упор. Маша запрокинула голову и судорожно дышала полуоткрытым ртом, как дышит на приёме больной для доктора со стетоскопом. Она облизывала пересохшие губы и издавала невнятные звуки. Левой рукой держалась за правую руку Ямщикова, уже не давила, но и не препятствовала ей.
― Возьми его в руку… ― шепнул Ямщиков.
Девушка судорожно ухватилась и сжала. Её дыхание стало ещё чаще. Маша приподнимала таз навстречу руке Ямщикова, вздрагивала всем телом.
― Тише, не оторви.
― Вам смешно, а я не брала никогда. И не видела… Я, может, тоже хочу посмотреть и потрогать.
― Смотри, трогай, гладь: он не кусается…
― Да ну вас! Вы меня нарочно смешите, ― прошептала она в лицо Ямщикова, глядя широко раскрытыми глазами прямо в его глаза. ― Горячий… Мне с ним чтó сейчас делать?
― Гладь его и вокруг, несильно сжимай, оттягивай.
― Он же не бритый!
― Я знаю.
― Он у вас… какого размера?
― Среднего.
― Что в человеке среднее, я усвоила, то хорошо.
― Хорошо, но почему-то часто во всём хочется немножко больше среднего.
― Вы меня любите?
― Люблю больше своей жизни.
― Честно? Вы в бригаде обманщики все.
― Честно. Те обманы ― ненастоящие, ради дела: производственная необходимость. А сейчас у нас с тобой мотива для нечестности нет. Целуй.
― Со всей силы, взасос?
― Да.
― Как взасос целовать? Я не умею, в кино только видела.
― Целуй так, чтобы мы стукались зубами.
― Ах, зубами…
Она прильнула ко рту Ямщикова и сильно надавила.
― Вы мой язык не пускаете, ― отстранившись, с тревогой прошептала Маша.
― Я так не хочу.
― Я запомню, потом запишу. А почему: не гигиенично? Я зубы чистила.
― В интимных отношениях не обязательно всё вслух объяснять. Возможно, у меня сложился такой стереотип.
― Представляю, какой после детдома может сложиться стереотип… Я на домашний стереотип вас перевоспитаю.
― Начинай перевоспитывать.
― А там, ― Маша сильно сжала Ямщикова внизу, ― можно я сама?
― Можно. Не сжимай так: не весло держишь.
Маша приподнялась, отвалила Ямщикова на спину, уселась сверху, поёрзала, поймала направление, утвердилась и тогда ― двинув тазом несколько раз ― с силой прижала раздвинутые бёдра к его паху.
― Всё, он во мне! ― вскрикнула девушка, громко застонала и замерла. ― Не шевелитесь! Всё, всё… Теперь уж вы мой до конца… Теперь, если что, просите у меня пощ-щ-щады! ― через сомкнутые зубы зашипела она и ударила своими зубами в разомкнутые губы Ямщикова.
Он схватил бёдра девушки, прижал и начал двигаться. Маша закрыла глаза и с негромким стоном подскакивала при каждом заходе. Ямщиков смотрел на запоминание, как вздрагивают её груди, смотрел на потемневшую от прилива крови шею, на приоткрытый рот и чуть-чуть страдальческое выражение лица, сменяемое гримасами чувственного удовольствия. Потом она резко склонилась над Ямщиковым и открытым ртом прильнула так плотно, будто хотела всосать в себя мужчину целиком. А когда отстранилась, нетерпеливо мотнув головой, на лицо Ямщикова упала коса. Через минуту он стал задыхаться, и тогда отжал торс Маши от себя и отбросил косу ей за спину.
― Двигайся тоже… ― прошептал Ямщиков.
Маша, глядя в подвижный просвет между мокрыми животами, принялась резко бить тазом навстречу.
― Так? «И не забыть выгнуть спинку…» ― прошептала Маша, как чей-то урок.
― И выгни спинку…
― Ой, выскочил! Нет, я сама… Какой мокрый! Только выгнула ― и он ― бац! ― выскочил! Подруга советовала тренироваться: на подушке скакать, а я всё откладывала… Мой, опять мой! Вы у меня будете как турецкий падишах: я вам целый гарем заменю! Ой, у вас разве, был целый гарем?!
Маша, испуганная произнесённой мыслью, остановилась.
― Не было гарема. Помолчи. Целуй крепче… Целуй, только не задуши: я тебе ещё пригожусь.
― Нет, вы меня нарочно смешите! Хотя… мне самой смешно ― видеть вас под собой. И делай с вами что хочешь… Смешно ― честно! ― такого большого мужчину… знаменитого… видеть вас под собой. Нет, лучше вы меня как следует придавите! Панина считает меня мазохисткой.
Они перевернулись. Ямщиков развёл ноги Маши, согнул в коленях и начал сильно заходить. Маша закрыла глаза и откинула голову; из открытого рта при каждом ударе раздавался приглушённый вскрик: она упёрлась руками в грудь Ямщикова и, не отдавая себе отчёта, инстинктивно отталкивала его при каждом уверенном заходе, но при этом свой таз поднимала навстречу. Ямщиков, раскрывая девушку полностью, смотрел на неё жадно и сострадательно. Скоро с него полил пот, брызги разлетались по сторонам и падали на лицо Маши, она от них вздрагивала, трясла головой.
― Говорите что-нибудь, говорите, ― прошептала девушка.
― Я…
― Нет-нет, не за себя ― за меня говорите.
― За тебя?..
― Вы как будто убеждаете сам себя, что поступаете правильно.
― В чём правильно?
― Вот так, до свадьбы, отдаться, вопреки наказу от мамочки. Я не хочу… просто так. Это для меня не просто так, честно!
― Переселение душ… Сейчас попробую…
― Я не раз думала, чтó буду говорить в первую брачную ночь… У нас же первая брачная ночь?
― Первая брачная ночь.
― Представляла себе, чтó надо говорить, а сейчас вдруг всё вылетело… Скажите вы за меня: мы же с вами похожи.
― Мы похожи…
Ямщиков замедлился, почти остановился, и уже совсем другим тембром ― более высоким, и с колеблющимися интонациями ― заговорил:
― Меня ласкает мой милый друг… В юности я мечтала о прекрасном серебряном принце на белом жеребце…
― На белом коне.
― …Мечтала о прекрасном серебряном принце на белом коне. Девочкой я грезила о мальчике, девушкой ― о принце.
― А потом вдруг…
― …Поняла: серебряный принц ― не воин, не щит, не опора. Принц ― слащавый сказочный персонаж, мираж. Он рассеется в любой миг. Мы с ним ничем не связаны, ничем не близки. Он исчезнет, и расстаться мне с ним будет не жаль. Расстаёшься с юностью ― расстаёшься с грёзами. Зачем сказочный принц ― повеса и бродяга, для жизни мне нужен муж ― хозяин и воин. Я нашла своего хозяина, он и полюбит, и обогреет, и защитит меня. Я отдам ему всю себя целиком, я вручу ему все свои надежды, и мечты, и свои нерастраченные чувства, и своё прекрасное тело, подготовленное к любви и…
― Слиянию…
― …И своё ревниво подготовленное к первому слиянию тело, и всё, что он захочет. Так бери меня…
― Берите. Ладно, бери…
― …Так бери меня и неси меня, мой суровый чёрный рыцарь на вороном коне, скачи во весь дух, неси, люби меня, ласкай меня, сжимай меня неистово, тряси меня, как грушу, ― и в первый раз, и во второй раз, и без конца, и до последних дней наших не отпускай меня…
― Да-да, чёрный рыцарь: не отпускай меня!
― …Мы не будем думать о смерти, мы будем жить и умножать жизнь, будем охранять наши жизни и жизни наших детей…
― Да-да, я хочу наших детей! Давайте скорее! Скорей!
Ямщиков теперь полностью выходил и резко входил до конца. Её вскрики сменились стонами, прерывистым шёпотом и возгласами:
― Хорошо!.. Я давно так хотела!.. Какой горячий… Вот так!..
Скоро Маша изогнулась, обхватила Ямщикова ногами за спину в отчаянии и исступлении, вцепилась в его ягодицы, резко прижала к себе, ударила тазом снизу один раз, второй, третий, замерла и протяжно застонала. Тогда и Ямщиков, задыхаясь, с залитыми пóтом глазами, ускорился и, вздрагивая всем телом, закончил свой бег…
Когда они отдышались, Маша, пошатываясь, встала с постели. Она повернулась лицом к Ямщикову и ощупывала себя. На груди и бёдрах девушки расползались красные пятна, теряя очертания пальцев.
― Коса растрепалась… А рвать одежду совсем и не обязательно… Как приятно болит всё… Наверное, и правда я мазохистка. Брутальному любовнику это должно нравится.
― Мне нравится.
― Но я вам отдалась не просто так: я отдалась раз и навсегда. Я должна быть у вас последней женщиной. Согласны?
Ямщиков обтёр пот, закрыл покрасневшие глаза и кивнул несколько раз:
― Да, должна быть последней.
Маша достала из сумки заколку ― продолговатую, похожую на нелепого человечка, и, думая о своём, кое-как машинально заплела растрепавшийся конец косы и укрепила заколкой. Потом, шевеля рукой, стала разглядывать на безымянном пальце кольцо с бриллиантом. Счастливая безмятежность отразилась на её лице.
― Мой первый брюлик… Похвастаются они теперь у меня… Я хочу, Иван Николаевич, чтобы у нас было лучше, чем у всех: у подруг моих, у Паниной… ― у всех! Чтобы я на вас не жаловалась.
― Не жаловалась? ― открыл глаза и приподнялся Ямщиков. ― Кому?
― Мамочке чтобы не жаловалась, подругам. Все жалуются, а я не хочу!
― И на что жалуются?
― Кто на что. Подруги на своих жалуются. Один ласковых слов не говорит. Другой на днях закатил Светке пощёчину, скорее даже ударил по лицу ― спьяну, наверное, а кровь из носа пошла. Третий жадный ― подарка желанного на день рождения не дождёшься. Ещё один… кончает слишком быстро, как петушок, ― я теперь имею право говорить об интимных делах.
― Страшное дело…
― Все на своих жалуются, а я не хочу. Я должна вами хвастаться.
― Постараюсь соответствовать ожиданиям.
― Только не рассказывайте мне о своих «бывших», даже если сама попрошу. Я такая ― смиритесь!
― Дома я на удивление смирный, честно.
― Я к вам по обстоятельствам только пришла, а нашла вас ― по сердцу. Ну так получилось ― случайно. Это мамочка пусть считает себе, что я ― по обстоятельствам: она сейчас сама не своя, а позже успокоится и поймёт, мы ей докажем. Она уже меня к вам отпустила, на радостях. Я не по обстоятельствам, а по выбору сердца и разума! Я вас полюблю скоро, я себя знаю. Полюблю прямо сейчас, честно!
― Я тоже прямо сейчас тебя полюбил. Пришла ― по обстоятельствам, нашла ― по сердцу. Опять изъясняешься определениями. Выйду на пенсию ― станем в соавторстве книжки писать…
― Какую пенсию ― я серьёзно! Искала взрослого мужчину ― и выбрала. Чтобы сразу замуж и ребёнок, без всякого там баловства с молокососами.
― Интересно знать ― для общего развития, ― по каким критериям выбирала мужчину?
― Чтобы добрый был, умный, волевой, работящий, а на внешность ― высокий, атлетичный, благородного вида, прилично одетый…
― Но не мушкетёр.
― В мушкетёре полно показухи. А мне ― чтобы с гармонией интеллектуального, эстетического и физического развития.
― Над гармонией придётся ещё поработать…
Ямщиков опустил ноги на пол и попробовал схватить Машу за бёдра, но та зажалась и отшатнулась с испуганным визгом:
― Руки! Ой, теперь же можно: птичка вылетела из гнезда… Ловите свою Марью Сергеевну.
И она, выпятив грудь вперёд, шагнула к Ямщикову. Он обхватил девушку ниже талии и, разведя свои ноги, прижал её к себе.
― У вас лицо не мушкетёра, а гладиатора: шрамы, взгляд суровый, складки, щетина. ― Маша, стоя, сверху вниз рассматривала закинутое лицо Ямщикова и гладила его по голове. ― Я тоже, кажется, всю жизнь вас искала. Волосы мокрые… Я ещё не так вас утомлю: мне только освоиться… Искала взрослого завидного мужчину, не бедного, влиятельного, и чтобы мной руководил, вёл по жизни… Ой! ― Девушка, будто вдруг что-то вспомнив, освободилась и отступила на шаг от Ямщикова, расставила ноги и по-хозяйски упёрла руки в боки. ― Если мамочка спросит, вы же не бедный? А то квартирка ваша какая-то…
― Средний класс. Гонорары за операции, за переводы трёх книг, подвизаюсь профессором в двух местах, провожу мастер-классы за рубежом ― не часто…
― Подхалтуриваете? Ура-а-а! Вы как папа: он тоже называет себя «спецом-многостаночником».
― Мне бы не хотелось свою работу ассоциировать со словом «халтура», ― строго сказал Ямщиков. ― Бегать по халтурам ― только изнашивать свой организм, а я собираюсь дожить до внуков, понянчиться. Мамочке скажешь: он не бедный ― уж скромный особнячок на просеках выстроить в состоянии. А до сих пор лишние в домохозяйстве деньги отдаю в фонд Аршинова ― на детдомовцев.
― Теперь домохозяйство ― на мне. Да, я буду вашей Музой, любовницей, хозяйкой и мамочкой наших детей: четыре в одной, вот так!
― «Дом за спиной»…
― Ой, как всё счастливо сложилось! И брат поправляется!..
Выпалив это, Маша взвизгнула, запрыгнула на колени Ямщикову и тесно прижалась к нему.
― Обнимите меня крепче, Иваникола, крепче, крепче, ещё! И не отпускайте от себя никогда, ни на шаг. Чтобы шли рука об руку, шли через жизнь и потом умерли так вместе! Как «старосветские помещики» ― вместе! И зачем эта смерть: жили бы себе все потихонечку…
Слёзы вдруг хлынули на плечо Ямщикова. Он напрягся и замер, только машинально гладил одной рукой мокрые волосы Маши и что-то утешающее бормотал, почти баюкал. Так прошло несколько минут. Наконец, бросив через плечо девушки взгляд на свой сотовый, мерцавший на пододвинутом к кровати журнальном столике, прошептал:
― Мы ещё поживём, побегаем ― хотя бы и под прицелом…
― Да, жизнь только начинается… Я могу так уснуть на вашем плече…
― Хорошо, ― прошептал ей в самое ухо Ямщиков и дунул.
― Ой, щекотно! А хорошо на вас так повисеть… Давно на папе так не висела…
― Повиси. У нас всё теперь замечательно.
― Я «это» не так себе представляла… Быстро всё кончилось…
― Отдохнёшь ― и повторим. Хочешь?
― Конечно, хочу: столько прождать. Ко мне сколько раз подкатывали, некоторые даже внаглую лезли. Смешно, дураки. Вам теперь за всех отдуваться. Запросите у меня пощады. Я, может, ещё и садистка!
― Ах, угрозы!..
Ямщиков повалился на спину, увлекая за собой девушку.
― Он опять шевелится… ― шепнул он Маше в самое ухо.
― Не смешите меня! Я думала, вы серьёзный мужчина, профессор, по струнке всё. Ой, правда, шевелится! Берём голубчика аккуратненько: «не весло держишь»… Сколько в постели смешного… Чур, теперь как я хочу: мне, правда, смешно видеть, когда вы, такой большой, подо мной, а я не знаю, чтó с вами делать…
Ямщиков вслух рассмеялся. Он смеялся громко и долго, пока не закашлялся.
― Первый раз слышу, как вы смеётесь, ― улыбаясь во весь рот, сказала Маша. ― Да ну вас смешить, начинайте скорей: дело серьёзное. Думаете, вот так смешили-смешили меня и я ― бац! ― сразу родила вам мальчиша?
― Бац ― и сразу!
― И, может, он уже там сидит? ― озарённая своей мыслью, Маша отпрянула от Ямщикова и в упор смотрела на него. ― Вы же врач!
― Скоро узнаем.
― Мамочка скажет: «Допрыгалась, коза!» Смешно: я же действительно прыгала…
― Кольцо сними: исполосовала меня как хирург-стажёр на операционном столе.
― Ой, а я не заметила. Красивое! Так это в первую нашу встречу вы определяли размер? А я-то, дура, подумала: сейчас моё колечко в оплату возьмёт, крохобор оказался. Вы уже тогда жениться решили? Нина, значит, права?
― Ложись.
― Теперь я приехала отдаваться не в благодарность, а по любви!
― По любви. Ложись на спину и молчи.
― Вы меня всё время подгоняете. У нас же первая брачная ночь…
Маша положила кольцо на столик камушком в свою сторону, улеглась на спину посередине кровати, развела ноги и решительно протянула руки к Ямщикову. Он прильнул, сразу вошёл и стал разгоняться. Под натиском мужчины девушка отстранялась, отползала, и скоро её голова и плечи съехали с кровати и повисли над полом, а коса, извиваясь, запрыгала на светлом паркете в такт каждого сотрясения. Ямщиков, сильно сжав выпятившуюся девичью грудь, давил на неё как на опору. Когда он обернулся, увидел, как Маша, обхватив его бёдра согнутыми ногами, тянула носочки. Всё тело девушки было страшно напряжено, кожа на лице и шее побагровела. Навзничь откинутая голова её затекла и вот-вот уже должна была начать ударяться о пол. Блестели белки закатанных глаз, из приоткрытого и слегка оскаленного рта неслись хриплые звуки. Девушка попыталась опереться локтем о пол, но не достала.
Ямщиков смотрел на косу девушки. От ударов о пол кончик косы растрепался на три хвостика. Вкупе с продолговатой заколкой они походили на ножки уродливого человечка, который неистовствовал в такт движений. Весь в игре причудливых теней от двух неярких источников света, человечек бесновался: то галопом скакал, то прыгал вверх и плашмя падал, то кувыркался на своих трёх ногах. Раздражение Ямщикова росло. Он раскачивал и тряс тело девушки, чтобы сбить с косы назойливого человечка. Тот не желал отцепиться. Пот лил с Ямщикова и заливал грудь и лицо девушки. Он пробовал закрыть глаза, чтобы не видеть урода и только слышать хрипы и стоны, и вскрики Маши, её утробные звуки, пропущенные через опрокинутую пересохшую гортань, ― не вышло. Он пробовал заставить себя смотреть на шею девушки, на открытый громко дышащий рот, на белки глаз, видимые из-под ресниц, на белые полосы на груди, оставшиеся после его сжатий, ― не помогло. Взгляд его раз за разом устремлялся на бегущего и прыгающего урода. Наконец, Ямщиков остановил движение ― трёхногий лёг на бок и замер. Ямщиков, чуть передохнув, продолжил ― уродик опять запрыгал. Тогда Ямщиков, окончательно разъярившись, остановился, напрягся и, не выходя из девушки, потянулся и достал заколку: схватил, едва не сломав, сдёрнул её с косы и отбросил прочь.
― Прицепился!
Тут же Маша, не понимая происходящего, приподняла голову, широко открыла глаза и с суровостью прохрипела:
― Не останавливайтесь! Гоните до конца! Чтобы всё у нас получилось!
― Теперь догоним! Всё у нас получится!..
Ямщиков встал на колени, ухватил Машу за пояс и одним сильным и длинным движением втащил девушку на постель. Она тяжело дышала, лежала в разверзнутой позе и не открывала глаз. Ямщиков расправил прилипшие узоры крендельков волос на висках и на лбу девушки. Артерия на её покрасневшей шее проявилась и пульсировала. Ямщиков приложит средний палец к артерии и, невольно шевеля губами, считал пульс. Безотчётно руками и ногами Маша стремилась прижать Ямщикова к себе. Наконец, сам себе кивнув головой и улыбнувшись, Ямщиков разрешил девушке тесно прижать себя, и они продолжили бег…
Когда Маша с расчёсанными волосами вышла из ванной комнаты и с почти закрытыми глазами, как сомнамбула, шла к Ямщикову, тот, сидя на кровати, закончил разговор по сотовому и протянул руки навстречу девушке.
― Грудь опустилась, мягкой стала… ― сказала Маша спокойно и присела рядом.
― Да, грудь хрустит…
― Вы размяли: я лапать себя никому не давала. Завтра мамочка голову мне будет мыть ― сразу заметит… Синяки, царапина откуда-то взялась, всё болит… Ой, я не жалуюсь!
― Царапина ― ты и себя брюликом полоснула.
― И хорошо полоснула: любовный шрам остался, метка.
― Да, утром увидишь, потрогаешь ― вспомнишь.
― Уже вспоминаю… Да, у нас хорошо получилось… Как не со мной… А Наташка со своим мужем разве смогли бы так?
― Да куда им до нас: там больше понтов, а не чувств.
― Вот именно. Кошка Наташка гуляет по крышам сама по себе. Замужем который месяц, а как холостая: родить, сами видели, даже не собирается. Из-за неё всё с Ваней случилось. Пусть теперь платит налог за бездетность. А я так старалась для вас… Она бледная тень от меня, ведь да?
― Наверное, да… Да!
― Там, где Марья гнётся, Иван ломается. Я сильная, просто сил нет…
― Это твоя?
Ямщиков кивнул на заколку.
― Не моя: подруга дала, к малиновому платью, сказала, лучше подходит. Забыла уродку сменить… Вы ревнуете?! Ой, это если бы я чужую заколку нашла…
― Хорошо, что чужая… Ложись, любимая, спи… четыре часа. Скоро наступит твоя очередь быть у больного.
― А вы? Мы же будем спать в одной кровати?
― В одной. Мне ещё раз нужно связаться с бригадой…
― Предупреждаю: у меня сон беспокойный.
― Я в курсе: после коммоции мозга засыпание всегда затруднено, сон поверхностный, наплывы образных воспоминаний…
― Да, кошмары снятся, но теперь меньше.
― А головокружения есть ― с тошнотой, рвотой?
― Вы как мой врач. Реже теперь. Не бойтесь, Иваникола: кровоизлияния в мозг ведь не было.
― Я знаю: смотрел карту.
― Проверяли мою медицинскую карту? Да, это честно…
― Смотрел по необходимости, чтобы не навредить ― так принято по методике колврача. А тебе ― свою покажу.
― Мне-то зачем: я здорового мужчину от больного на глаз отличу. Цифры только плохо запоминаю, зрение немного упало, да и сама иногда на ровном месте падаю. Не бойтесь: на нашем ребёнке это не должно отразиться, все говорят.
― Знаю и не боюсь, честно. Ложись, любимая.
― Я ― любимая… Допрыгалась… Как хорошо… Целуйте… целуй.
Ямщиков поцеловал Машу в машинально подставленный лоб, выключил весь свет, кроме лампы, стоящей на низеньком столике у кровати, вышел в прихожую, прикрыв за собой дверь, достал из сумки гаджеты и связался по видеосвязи с бригадой. Он смотрел на экран, слушал, бросал реплики:
― Больной в режиме сна… Я с его сестрой приеду в пять. Потому что ей к восьми в школу. Выяснили: покушение на самоубийство. Да, Полонский ― красавец! Я сам от них такой прыти не ожидал. Мушкетёры… Панина… да, опять молодые старичкам утёрли, легко колврачом становятся. Клямкин обиделся? Как увидел результат, отошёл? Это наша победа! Запиши журналиста на полдень: я обещал ему экскурсию по палатам. Теперь оставляй дежурную бригаду, остальных ― по домам. Спасибо, брат, выручил. Пойдёшь в свидетели? Да, у нас всё решилось. Ну и пусть запрягли, только я по-щенячьи счастлив: хвостом мету и даже, вот, вслух рассмеялся. Ты помнишь такое? Я тоже…
Когда он вернулся в комнату, Маша засыпала. Она лежала обнажённой поверх белой простыни. Ямщиков сел у ног девушки. Подушки были выложены ступеньками одна на другую, поверх них расстелено большое белое полотенце. Маша лежала на спине, веером аккуратно уложив расчёсанные волосы на верхние подушки. Уголки губ девушки чуть-чуть приподнимались, она будто улыбалась, но при каждом судорожном выдохе тихонько стонала. Белки неплотно закрытых глаз поблескивали в свете настольной лампы. Руки лежали под грудью. Тёмные пятна на шее, на груди и бёдрах девушки расплылись, но ещё не сошли.
Ямщиков, поражённый картиной, встал на постель в ногах девушки и на всю её фигуру сверху вниз смотрел на запоминание. На светлом фоне белья густые тёмные волосы Маши будто неведомая сила поставила дыбом и они, сильно удлиняя фигуру девушки, ломали пропорции, и этот слом контрастировал с остальными спокойными линиями, особенно с мягкими руками, по-матерински сложенными на животе.
Ямщиков осторожно лёг рядом с девушкой. Он склонился над её лицом и опять смотрел, как движутся её глазные яблоки под веками и дрожат ресницы, и шевелятся губы, и как она вдруг судорожно со всхлипом вздыхает и тихонечко выдыхает, и как, погружаясь в беспокойный сон, сначала дёргает пальцами рук, затем ― поочерёдно ― ногами… Наконец он тихо-тихо обнял девушку всем своим телом, даже ступни прижал к её подошвам:
― Побежим теперь в паре…
В бумажном варианте роман не продаётся ― слишком дорого автору обошёлся (издательский макет и типография ― 1254 руб/экз.), поэтому отпечатано всего 150 экз. ― исключительно для дарения друзьям, ученикам и для рассылки на конкурсы. А в электронном виде роман продаю за 250 рублей, обычной цене подобных произведений в интернет-магазинах. Обращайтесь с заявкой («Хочу купить ваш роман…») по адресу: likhachev007@gmail.com, пришлю номер сбербанковской карты и по получении денег немедленно вышлю файл с романом.
Читайте, пишите отзыв на указанный адрес! Приходите в мою дистанционную Школу писательского и поэтического мастерства учиться писать романы и стихи. Будет волнительно и интересно!
Сергей Лихачев на фоне Волги и Жигулёвского пивзавода в Самаре
Как написать любовный роман 